Неоспоримо, что у войны не детское лицо. Но война не спрашивала, какое ей лицо иметь и, не разбирая возраста, словно катком, укатывала на своем пути человеческие судьбы, разрушая мечты и планы, калеча близких, лишая людей жизни. В публикуемых сегодня воспоминаниях о войне жительницы Ремонтного Шипулиной Марии Антоновны — рассказ о ее судьбе,в котором война, как в дневниковых записях, отразилась глазами ребенка.
Я родилась в Белоруссии, в деревне Суша Кличевского района Могилевской области. Когда началась война, мне было шесть лет. Я была сиротой и жила с дедушкой Павликом.
Война очень быстро дошла до наших мест. В нашей деревне за сараями окопались партизаны. Людям сказали, чтобы никто не выходил на улицу. К этому времени деревня уже горела. К нам прибежала женщина из нашего села с маленьким ребенком и просит дедушку: «Я у вас буду, уже не дойду до своего дома».
А тут партизаны кричат: «Спасайтесь». Дедушка не растерялся – взял большой нож, и мы пошли. Дошли до сарая, а дальше стали ползти по борозде – дедушка первый, ножом борозду прочищает, следом – я, за мной женщина. Она своего ребенка в зубах держала.
Вокруг все горит, трещит, снаряды рвутся. Пули свистели, и нас все время засыпало землей. Как и мы, спасаясь, все люди по бороздам ползли к речке. Ее мы достигли уже в сумерках. Напились воды, перешли на другой берег и ушли в лес. Уже стемнело, и тут налетели немецкие самолеты, стали лес прочесывать. Нам казалось, что они нас видят, но все же было темно, и они не могли нас обнаружить. Самолеты летали долго, наугад строчили из пулеметов. А потом все стихло. Люди стали подтягиваться друг к другу. С нашего крайка почти все собрались.
Справка: в деревне Суша Кличевского района Могилевской области до войны было 98 дворов, проживало 509 человек. В мае 1942 года деревня была разрушена, пострадал практически каждый из 98 домов. Убито 53 мирных жителя.
Переночевав в лесу, стали думать, как дальше быть. Все согласились, что надо уходить дальше в лес, немец туда опасался идти, боялся партизан. Стали обживаться. В земле вырыли что-то наподобие землянушек. Главное, что выход к речке был, чтобы воду брать. Питались ягодами. Собирали грибы, а варить их было не в чем, ведь бежали в чем были. Мы приспособились их без посуды готовить – клали на горящие веточки, чтобы они мягче становились, потом ели. Со временем стало немного тише, и взрослые стали время от времени тайком ходить в деревню. И мой дедушка с соседями пошел, чтобы что-то из еды принести. Там у каждого в ямах картошка оставалась. Но нашу другие люди нашли и забрали, вернулся дедушка ни с чем.
Много страшных событий в то время мы пережили. Вот что случилось в соседней деревне. Ехали там поблизости немцы на двух мотоциклах – по двое на каждом. Наши партизаны убили их. А немцы после этого всю деревню собрали и заставили людей копать большую яму. Потом, укладывли рядами людей и расстреливали. Рассказывали, что земля, которой засыпали ту яму, пять дней еще шевелилась.
А потом, вроде, стало потише, и люди потихоньку возвратились в деревню. Все было разрушено, но все же каждый потянулся на свой двор — на место, где стояли раньше дома, а теперь их останки. Немцы стали приходить, яйко требовали. А какие яйки, когда кур не было. У нас с дедушкой одна курица каким-то чудом уцелела, так мы к ней, как к ребенку относились.
И тут, не знаю откуда, но у нас появилась корова, приблудилась очевидно. А немцы через время ее отобрали. Для дедушки эта потеря была так велика, что, превозмогая страх, он решил вытребовать корову назад. По-видимому в соседней деревне располагалась комендатура. Туда мы пошли. За одну руку меня дедушка держит, в другой – лозинка. Наверное, чтобы корову, когда ее отдадут, гнать.
Дверь открыл полицай из местных. До сих пор думаю, был он настоящим полицаем или на наших работал? Увидев нас, он, буквально, охнул, а, узнав, зачем пришли, сказал: «Дедо Павло, ты чего, какая корова? Уходи, я не скажу, что ты приходил». Стараясь быть незамеченными, мы вернулись домой.
Мы были маленькие, не все происходящее понимали. Однажды взрослые собрали нас шестерых — поровну девочек и мальчиков, к ступням привязали какие-то повязки, там что-то написано было, но что — мы не знали. Нам только сказали, чтобы мы шли на другой край деревни, кувыркались, бегали по дороге, будто веселимся, чтобы немец ни в чем нас не заподозрил. «На другом конце вас встретят»,- объяснили взрослые. А, если вдруг попадетесь, наказали они нам, говорите, что никого не знаете и никто вас не посылал.
Сейчас понимаю, что встречали нас партизаны.
Очень тяжелое время. У кого были родители, тем жилось полегче, а мы только с дедушкой были — он, к тому же, болел. Чтобы пропитаться, мы с женщинами выбирались на колхозные поля искать оставшуюся там не выкопанной картошку. Картошка была мерзлая. Иногда соберу немного и там же съем. Дедушка меня ругал, но и жалел, у него же кроме меня никого роднее не было. Запомнилось, что соседи друг друга жалели, сочувствовали.
И вот в один из похожих друг на друга дней случилась радость – к нам пришла тетя Арина с дочкой. Ее отец был родным братом дедушке. Она была родом как раз из той деревни, что сожгли. От нее мы и узнали о произошедшей трагедии. Тете Арине повезло, что ее не было там, когда жителей расстреливали. (Очевидно это была одна из двух находившихся рядом деревень — Вязень и Селец. Деревни немцами были сожжены, а все 140 жителей расстреляны. Прим. ред.)
С появлением тети нам стало и веселее, и легче. Она у нас долго жила, а потом, когда деревню освободила наша армия, уехала в Могилев. И мы с дедушкой снова остались вдвоем.
Дедушка печку отремонтировал в кухне. Мы ее протапливали и спали на большой лежанке. Ни постелить, ни укрыться … ничего не было — так, какие-то тряпки. Откуда-то к нам приехала учительница, собрала нас и стала учить читать, писать. Писали карандашом на газетке. После проверки учительница стирала нашу писанину, и мы снова писали, пока дырки не протрутся на листе. А уже после младших классов мы стали ходить в школу в другую деревню. Идти надо было лесом, и мы очень боялись волков. Зимой в школу не ходили, потому что одеться не во что было.
Ближе к лету дедушка заболел и уже не смог мастерить нужные в хозяйстве вещи. Он раньше делал держаки на лопаты, корзины плел, люди взамен давали небольшие деньги или продукты. Однажды я пришла из школы, а дедушки уже нет. Похоронили мы его с соседями, и осталась я одна. В 13 лет.
Очень тяжело было выжить. С девчатами, с деревенскими женщинами мы ходили по грибы, ягоды. За корзину этих лесных продуктов давали 1 рубль. Шло время. К нам в деревню стали часто приезжать вербовщики, собирать молодежь на работу. Предлагали Сталинград, Приморский, Хабаровский края. Мне приглянулся Сталинград.
Посадили нас в поезд, мы, молодежь, все такие довольные, радостные ехали. На месте нам выделили комнаты, каждая на пять человек. Мы все к этому времени не просто подружились, а сроднились. Через двое суток нас повезли на работу копать траншеи. Спецодежду не выдавали, работали в своей. Рыли глубокие – метра на три — траншеи. Мы спрашивали нашего пожилого бригадира, зачем они. Он отвечал, что эта под консервы, а другая для оружия. Запасы, объяснял, создаются.
На работу ходили мимо заключенных, они иногда просили нас купить папирос.
Уставали на работе, но все равно жили дружно и весело. По сравнению с моей прошлой жизнью мне здесь очень понравилось. Вечерами играли гармонисты, пели песни, обязательно «Катюшу» распевали. На площадке танцевали, я была очень стеснительной и, обычно, стояла в сторонке. В один из таких вечеров ко мне подошел солдат – красивый, на плечах голубые погоны. Мы стали с ним часто видеться, было какое-то легкое чувство, как будто давно друг друга знаем. Через некоторое время приехала его сестра Тося и забрала меня на его родину – в село Киша, что раньше было возле Большого Ремонтного. А через два месяца, дослужив службу, он вернулся домой. С Николай Семеновичем, так звали моего солдата, мы прожили счастливую семейную жизнь.
Записала Елена Шипулина, корр.»Рассвета». Фото из личного архива семьи Шипулиных.
В Белорусских лесах и болотах обосновалась Малая Советская земля
Кличевский партизанский край — зона партизанского движения на территории Белорусской ССР в годы Великой Отечественной войны. В начале 1944 года его территория превышала 3 тыс. квадратных километров. На территории Кличевского партизанского края находилось более 70 тыс. мирных жителей и 18 тыс. партизан, что и позволило дать ему название Малой Советской земли. Центром партизанского базирования стали Усакинские леса, представляющие собой заболоченную территорию размером с две с половиной Москвы. Здесь располагался Могилевский подпольный обком КП(б).
Уже через месяц после начала войны здесь действовал первый партизанский отряд. Командиром назначили кадрового военнослужащего старшего лейтенанта Бородина. Когда в сентябре 41–го он ушел на фронт, отряд возглавил директор средней школы Игнат Изох, комиссаром стал уроженец Кличева Яков Заяц, впоследствии — секретарь подпольного Кличевского райкома партии.
20 марта 1942 года народные мстители освободили Кличев от немцев и провозгласили советскую власть. Фашисты в отместку сожгли 69 деревень района, убили более 3 тысяч человек, а 580 юношей и девушек вывезли в Германию. В августе 1942 года каратели из подразделения «Дирлевангер» окружили деревни Вязень и Селец, согнали всех жителей ко рву и расстреляли, а потом подожгли деревни. Обе выгорели дотла (19 дворов в первой, 17 во второй). Погибли 80 человек Вязени и 60 из Сельца, фамилии некоторых не установлены до сих пор. Деревни не были восстановлены.
28 июня 1944 г. 348-я стрелковая дивизия 3-й армии 1-го Белорусского фронта совместно с партизанами Кличевской ВОГ (командир М.А. Баранов) освободили Кличевский район.
В 1985 году между деревнями Усакино и Суша был открыт мемориальный комплекс воинской славы, включающий в себя несколько объектов — партизанский лагерь с восстановленными землянками; партизанское кладбище со скульптурой воина (в восемнадцати братских могилах покоятся более четырехсот партизан); мемориальный знак в честь базирования в Кличевской партизанской зоне подпольного обкома; в стороне от партизанской части комплекса находится мемориал «Расколотая хата» (братская могила 140 жителей сожженных деревень).
